Пресс-конференция Владимира Путина началась с обсуждения проблем в здравоохранении и экономике. Почему растут цены, возникает дефицит лекарств, имеет место задержка с выплатами медикам и доступом к врачам. И если с медицинскими проблемами успевают оперативно разбираться, то в экономике нельзя списать наши недоработки на объективное падение спроса от эпидемии.
Президент отметил: количество зерна и семечки в России выросло, но почему выросла цена на макароны и растительное масло? Повлиял рост цен на зерно на внешних рынках, но внутренние цены не должны следовать за мировыми. Предотвратить их скачок можно было за счёт экономических мер реагирования – поднять экспортные пошлины.
То, что задачи Министерства экономики вынужден решать в режиме ручного управления президент, говорит об отсутствии работающего механизма контроля над ценами, хотя все институты для этого созданы. Однако они в большей степени ориентированы на защиту прибылей корпораций. Социальные аспекты роста цен не входят в их компетенцию.
В информационном пространстве усилиями журналистов сложилось мнение, что социальные проблемы – это популизм и опасная для экономики раздача денег. Потому приоритет должны иметь именно интересы бизнеса, так как он создаёт рабочие места.
То, что социальные проблемы – это не только бюджетные затраты, но в первую очередь платёжеспособный спрос населения, прямо определяющий состояние экономики, игнорируется.
Интересы бизнеса не могут быть приоритетом государственного управления – это чревато диктатурой крупного капитала. Но балансировка интересов бизнеса и общества не может быть заложницей личных качеств какого-либо министра. Это задача работающих институтов, для оптимизации которых требуется совершенствование законодательной базы.
Во многом эти возможности расширяются именно в результате конституционной реформы. В. Путин правильно сказал: мы больше не можем позволять нашим руководителям этого не делать. Готовы ли руководители это понимать – вопрос другой.
Однако институты ориентируются в своей работе на политические установки, которые являются идеологией, независимо от того, насколько это признаётся вслух. Когда министры профильных ведомств принимают решение в сложных ситуациях, они стараются делать это в рамках идеологических приоритетов политики. В России эти приоритеты сложились, опираясь на рыночную догматику 90-х, где планирование неприемлемо, главными субъектами являются корпорации, а вмешательство в их деятельность является едва ли не диверсией.
В результате возникают именно такие ситуации, когда ФАС не может обуздать могущественных монополистов, вздувающих цены и торгующихся с правительством, а Минэкономразвития просто не имеет инструментов гармонизации отраслевых диспропорций. Ведь можно выставить заградительные пошлины на экспорт семечки, масла, зерна и мяса, но важнее устранить инфляционные факторы их себестоимости. А это уже конфликт с монополистами энергетики.
Этот конфликт более высокого уровня, это уже не просто политика, а доктрина развития экономики. Сейчас этот конфликт проявил себя в споре Силуанова с Белоусовым по поводу механизма финансирования проектов в добывающих отраслях, ориентированных на более глубокую переработку сырья с целью экспорта продукции с более высокой добавленной стоимостью. Или о споре РСПП с Белоусовым по поводу строительства новых ТЭЦ на Дальнем Востоке, где бизнес возражает против малой надбавки на тариф за электроэнергию для промышленности.
Речь о том, чтобы возложить на бизнес нагрузку по формированию фонда для строительства четырёх ТЭЦ, пуск в действие которых значительно снизит себестоимость электроэнергии и разовьёт инфраструктуру БАМа и Транссиба. Прибыли получит тот же бизнес.
Но наши промышленники и предприниматели хотят всего здесь и сейчас. Больше, но завтра, для них неприемлемо. Аппетиты бизнеса велики, им много прибыли никогда не бывает. Идёт настоящая идеологическая борьба, принимающая форму политического конфликта.
Именно волевым вмешательством государства в сферу инвестиций и тарифов можно решить проблему себестоимости для сельского хозяйства. Пропадёт инфляционное давление на себестоимость, толкающее сельхозпроизводителя на внешние рынки в поисках спекулятивной выгоды. Тарифные барьеры здесь последнее звено обороны, и не самое главное и оптимальное.
На первом месте стоят изменённые политические приоритеты, именно они реализуются в экономике, снижая цены на потребительском рынке и повышая в итоге рейтинг власти не у бизнеса, а у избирателей. Никакие уступки бизнесу не делают его лояльным и довольным жизнью. Нужно не идти у него на поводу, а менять правила поведения. Бесконфликтно сделать это не получится, а времени на уклонение от этого конфликта уже нет, иначе он перейдёт в неуправляемую деструктивную стадию.
Впрочем, В. Путин почти прямо об этом заявил, сказав, что многие вещи раньше делать было невозможно, а сейчас для них пришло время. И хотя речь шла о более узком вопросе конституционной реформы, все понимают, что на самом деле изменения коснутся всей политической практики, влияющей на экономику. По сути, начинается глубокая структурная и системная реформа того, что было создано за последние 30 лет.
И это не проблема борьбы кланов за сохранение позиций, как думают многие эксперты и обыватели. Это проблема среды, в которой те или иные кланы будут функционировать. Нынешним кланам хотя бы отрезаны пути на Запад, и им есть, что защищать дома под лозунгом суверенитета. Здесь их корысть совпадает с национальным интересом.
А как поведут себя новые, пришедшие на смену, у кого ещё ничего нет, и которые лишь устремятся к обогащению? Будет ли для них важен тезис суверенитета? Или они вернутся к 90-м, когда путь к богатству обуславливался исключительно компрадорской присягой на верность глобалистам США?
Вот где лежит главная проблема трансфера, а не в области ротации кланов, от которых все якобы устали.
Те, кто пережили 90-е, помнят, как они «устали от коммунистов». И потому приветствовали Гайдара и Чубайса. И помнят тот ужас, который возник при первых их практиках, о которых мы понятия не имели. Далеко не всегда смена кланов у власти влечёт за собой улучшение состояния народа. Не потому, что не на тех поменяли, а потому, что главное не в этом.
В российском трансфере важна не форма, а содержание. Как сказал Путин о своей мотивации реформы Конституции: «Пойдёт ли это на пользу России?» Не случайно начали с изменения законов. Кланы или под них подстроятся, или исчезнут. Главное – чтобы это было на пользу России.