Юрий Борзов про Зою Космодемьянскую

В мире

Художник Юрий Борзов, со-основатель «Машины времени» написал сейчас о наболевшем:

УРОВЕНЬ ЖИЗНИ.

Я не про кино (фильм «Зоя»). Не смотрел и, наверное, не буду. Почему-то уверен — не получилось. Есть вещи слишком большой высоты и глубины, их не стоит трогать руками. Им можно только внимать и держать там, в глубине, возле сердца. Вот я про это, я про нас и про наш уровень жизни. Только коротко не получится, извините. Зоя — это ведь не история, это наше Евангелие. Это как Благая весть о том, что мы — можем!

Как сказал кто-то мудрый: мы погибли бы, если бы не погибали. Но мы — можем. Мы знаем: иногда нужно погибнуть, чтобы не умереть совсем. И на этом стоит наш мир. Вот только — СМОЖЕМ ли?

Помните, как в детстве: а я так могу? Читая книги, слушая рассказы, разглядывая картинки, мы примеряем себя к любимым героям — я тоже так хочу! Я тоже смогу! И я с тобой, я помогу тебе! И, какими большими мы бы ни вырастали, мы всегда примеряем себя к ним — честным, благородным, отважным. Всем тем, кто СМОГ.

Не то, чтобы Он хотел умирать, наоборот… Накануне молил: Если только можно, авва Отче, чашу эту… Пронеси мимо! Но, если так надо, то… Да ведь и сам говорил: Если пшеничное зерно, павши в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много хлеба. В общем, знал на что шёл. И ученики отговаривали: мол, не ходи, убьют… А Он своё: Кто ходит днём, тот не спотыкается. А мог не ходить? Запросто. Но: если пшеничное зерно, упав в землю… дальше понятно. Значит, всё-таки — добровольно. Он — смог. А хлеба , и правда, выросло много: конца-краю не видать. И сейчас мы всё примеряемся к Нему, к его сказкам о птицах, о лилиях, о виноградниках… И ещё, помните, и это очень важно: Не давайте святыни псам, не рассыпайте жемчуга перед свиньями… Они попрут его ногами своими, а затем, оборотясь, растерзают и вас. И сами — не будьте свиньями, это и есть уровень жизни. Этим и меряйте его. А оттуда, с другого уровня, нам со смехом и элементарной логикой говорят: чем мерять-то? Вы хоть меру определите вот этих птиц и лилий! В каких единицах измеряются ваши «святыни»? Уровень жизни меряется конкретными цифрами и знаками! Знаете, в церкви, в молитве перед причастием есть такое: «Вечери твоея тайные ДНЕСЬ, Сыне Божий, причастника мя прими…»

Мы говорим ДНЕСЬ/сегодня/ о событии 2000летней давности. Мы СЕЙЧАС сидим за тем столом и говорим: я буду верен Тебе, Господи… я не обману, не предам Тебя, как Иуда… Ни сегодня, ни завтра, — никогда! Понимаете, есть вещи, которые ВНЕ времени. Они вчера, сегодня, завтра — ВСЕГДА. Они, не прерываясь — в прошлом, будущем, и настоящем. Нету никакого 21-го века. И то, что случилось вчера — в ноябре 41-го, свиньи и псы топчут сегодня. Значит, это ВСЁ происходит сейчас, на наших глазах. Давайте смотреть, не отворачивайтесь. Вот он, ноябрь 41-го. Несмотря на страшные потери, несмотря на все усилия и кровь, несмотря ни на что — немец вот, у ворот, у самой Москвы. Что будет? На днях паника была, давка, на вокзалах теряли матрасы, узлы, чемоданы… Магазины громили — всё равно пропадать! Ходили специальные отряды, мародёров стреляли на месте. Были и стихийные митинги, где какие-то люди вполголоса объясняли: не бойтесь, немцы — культурная нация, вам ничего не будет… Всё равно: все боялись. До какого колена в родословной будут выкорчевывать коммунистов и комсомольцев? Как нас будут сортировать? Кого сразу — налево? Кого потом? Ведь, наверное — да можете не сомневаться! — услужливые люди уже готовят списки: кто, где, чего говорил, у кого кто в родне, в знакомых… Тут только евреи могли не сомневаться в своей судьбе. А может… а, может, сможем? Ох, не похоже… Армия разбита, вон ополченцы в очередях стоят, со складов последние винтовки выдают. А то и просто: две гранаты и хватит тебе. Идут такие вояки — в пальто и шляпах, на ватники с завистью смотрят. Парад вот провели — бедненький парад, в 20 минут уложились. Но, всё-таки — парад! А вдруг…сможем? Приморозило тогда крепко, сильнее чем сейчас. Немцы до этого на грязь сильно обижались — дескать, из-за этого и задержались. Но ничего, сейчас будем, расходиться не надо… Наши танки не глушили моторы. Соляра… Немец-то, всё-таки, на бензине. Сейчас, вот-вот…

Вы в диверсантах не бывали? Я тоже. Но я лесник, охотник. Легко могу представить. А вы попробуйте: заночевать в лесу в -20. Нет, без костра, без гитары — а просто, скорчившись под ёлкой, сунув руки в рукава? И так несколько дней, как дикий зверь, как волк, выглядывая с морозной опушки на далёкие огоньки деревни? Попробуйте — много вопросов отпадёт… И это — добровольно? Вот тут никаких разногласий , никаких сомнений — совершенно добровольно. Дальше коротко: поймали на месте. Бутылки с зажигалкой, револьвер без самовзвода. Девчонка, 18 лет. Пытали. Ногти вот выдрали. Это зря, конечно. Всё-таки, высшая раса, европейская культура… Могли бы и без этого — какие такие тайны может поведать девчонка? Тем более, всё равно не сказала ни-че-го, ровным счётом. Не удостоила. Дальше: согнали народ, вывели на площадь. Виселица, под ней эшафот из ящиков, пара стульев. Короче — подиум, как скажет потом один остроумный человек. Опять же, по рассказам — смартфонов ни у кого в деревне не было — обратилась к согражданам. К нам с вами. — Граждане! Не стойте, не смотрите… Ну, типа, ничего хорошего не увидите, а наше дело военное, сами разберёмся… Знайте только: мы победим! Ну, а дальше — не отворачивайтесь! — затянули на девичьей шейке петлю и подиум опрокинули. Вот и всё. Послушайте, а может, она ради славы? Ну, знаете, бывает — подписчики, лайки, на миру и смерть красна? — Исключено. Ведь даже имени своего не сказала.

— Какая, говорит, вам разница? Ну, пусть будет — Таня.

Всё о ней? — Нет, к сожалению. Висела на морозе целый месяц — в назидание всем. Нам с вами. Чтобы хорошо запомнили!

Под Новый Год немецкие солдаты раздели девичье тело, кидали в него ножи, истыкали штыками, отрезали грудь. — Почему под Новый Год? — Так ведь Рождество у них было! Ихнее, католическое! Это они Рождество праздновали, вот и всё. — Да. Совсем тяжело. Нормальные солдаты? — Абсолютно нормальные! Никто и никогда не усомнился. Ни до, ни после. Наоборот, усомнились в ней. Но это потом, после, когда все умными стали. Причём, заметьте: это не какие-то каратели, не Гестапо, не СС. Обычная рядовая часть, пехотный полк 332, рядовее не бывает. И звереть-то им пока было не с чего. Ещё не было Сталинграда, не мёрзли ещё в окопах. Хорошо питались, спали в тепле. Рождество вот праздновали. Да… Совсем худо.

Есть её фотографии, сделанные нашими в январе 42-го. Я не могу их запостить, мне скажут: нарушает нормы. Берегут нас. Сами посмотрите. У неё лицо спокойно спящей девушки. Вот после всего этого. Бывает же такое. Тогда, в 42-ом , эти фото сразу поместили во всех газетах. Вот как есть: в снегу, с отрезанной грудью, с верёвочным узлом на щеке. Коротко рассказали историю и подписали: Таня. Ещё не знали, что — Зоя. Знаете, какой шум поднялся… Какой рёв…Вся страна тогда взвыла:

— Танечка, прости нас! И еще: мы вас, гадов, теперь в плен брать не будем!

Смешно, правда? Ещё никакой победой и не пахнет, немец по-прежнему в одном броске от Москвы, а они… только что на чемоданах сидели, и вдруг: мы вас в плен брать не будем! Мы, б..дь, хорошо запомнили!

Вот теперь-то мы точно — сможем! И, знаете, смогли. А в плен брали, конечно. И этих, из 332-го пехотного, тоже брали. Так до самого Берлина и брали. Даже жалели, кормили. Тоже люди… Это потом, когда всех пленных отпустили домой, когда отгоревали по сыновьям, отвыли по мужьям, отплакали по отцам, когда отмучались все безногие и безрукие….

А мы успокоились, и снова, как зачарованные, стали внимать этой самой европейской культуре… Учиться новым веяниям: плюрализму…. толерантности… Вот только тогда он решился. И то : очень осторожно. Завтра, говорит, я вам такое скажу… хорошо, что я сейчас в Испании и чувствую себя безопасно. И сказал своё: Шизофрения. Ступор. Подиум. И прислушался оттуда, из Испании: чего будет? Вдруг, как в старые времена, дадут по морде? Или как в новые — по ебальнику? И то , и другое ведь нежелательно. Не дали. Ни по старому, ни по-новому. Проказник, он всё просчитал правильно: кому давать-то? Потомков-то у неё нет — девица, 18 лет! Значит, ни в суд, ни по морде подать некому. Правда, есть у неё младший брат, танкист — вот он бы, конечно, дал. За один только «подиум» дал бы. Но он крайне занят! Совершенно и безотлагательно занят: в танке, видите, горит. Под Кёнигсбергом. Причём, опять же заметьте — совершенно добровольно! Вполне мог не гореть. А мы с вами не в счёт, мы уже толерантные. Так что, зря боялся. А как дружно на защиту встали! Нет, не её. Его, конечно. Её чего защищать, она и так ничего не боится. А художника обидеть легко. Так что — встали грудью.

Помнится, стояли в ТВ студии, как на поле боя. Чубайс стоял, не тот Чубайс, другой, но тоже Чубайс; представители Культуры стояли, стояла правозащитная тётка… Стояли очень немолодые, грузные, маститые, райхельгаузы такие, грозно трясли щеками: Не дадим в обиду! У нас плюрализм мнений! Подумаешь — «подиум»! Художник может, он так видит!

И отстояли своего, тоже немолодого. Он художник, между прочим. И, не сомневайтесь, член. И союза, и России, и всяких обществ и ассоциаций. И этот член вращается и , знаете, высоко вращается! Он привечаем, обнимаем, похлопываем… Короче, свой. И очень плодовитый. Бесконечный поток карикатур. Он мастер стёба. Над чем? Да над всем. От детских сказок и до… даже Господь Бог есть на облачке. Он как фокусник: сыплет и сыплет из шляпы всякую дрянь, и все ждут: вот сейчас он достанет, наконец, что-то действительно ценное, по-настоящему прекрасное, не подлежащее стёбу… А он — раз! И нет ничего! В цилиндре пусто. Дети плачут — обманул дядя… А он разводит руками и — брови домиком: — Таки ж ничего и не было! Нету и не было, и нет никакой Чести, Совести, Долга… О чём вы? Не делайте мине смешно, я никому не должен…

С клоуном не поспоришь, да и о чём? Работа у него такая.

А вот второй на клоуна совсем не похож, наоборот! Очень любит делать мужественное, геройское, даже гневное лицо — знает, что ему идёт. И его оружие — беспощадная логика. Как причудливо тасуется колода! Давно ли, кажется, люто ненавидел запад, гнобил прибалтов, даже автомат в руки брал, слово «Наши» писал на каске…

А потом словно прозрел и развернулся на 180. Теперь так же истово, до идиотизма ненавидит и презирает всё, что связано с Россией. В чём тайна такого превращения, да и тайна ли это? Помните: в одной кожаной курточке бегал и зимой и летом. А сейчас… А теперь… Какая роскошь, какие наряды, какие интерьеры… Демонстративно, напоказ, как раньше кожаная куртка. Понимаю: образ требует. Образ могущественного и беспристрастного судьи, который с горькой усмешкой наблюдает за нашим человечьим копошением. Беспристрастности, однако, не получается, надобно же где-то стоять. А вообще — похож! Мешают образу некоторые мелочи: откровенное самолюбование, несколько голубоватая жеманность, и, главное — запредельный цинизм. Мне почему-то кажется, что истинному носителю образа такая трактовка не понравится. Дескать, воля ваша, но… как-то вы уж слишком стараетесь, любезный… Оставим долгие, с обилием медицинских терминов размышления циника о том, какие болезни и какие изменения они могли вызвать в голове 17-тилетней комсомолки. Здесь логика простая и понятная: ну, не может быть таких ценностей, за которые нормальный человек готов пойти на такое! Вот я не пойду, я нормальный. Значит…

Понятно, правда? А дальше логика ещё твёрже: поджигать чужие дома нехорошо, это преступление, а за преступление надо наказывать. Да ведь немцы именно это и говорили! И именно это и делали. Я же говорю: остаться в стороне не получится, придётся встать на чью-то сторону. И он встаёт, надобно же где-то стоять. Ну, не на подиуме же… Значит, в строю. Вон там, видите , во втором ряду, в пилотке с наушниками? Это он изготовил для Зои вот эту фанерку: «Поджигатель домов». А что, разве это не правда? Правда. Логично? Конечно. У немцев вообще с логикой всё в порядке, тут с ними трудно соревноваться, не переспорим никогда. Вот, смотрите — вот их логика:

«Нам для развития и прогресса необходимо жизненное пространство. Мы берём его у вас потому, что мы более развитые и сильные, это биологический закон выживания. Мы сортируем ваше население и приводим его в соотношение, оптимальное для дальнейшего прогресса. Чтобы поддерживать необходимый порядок, мы проводим воспитательную работу, с методами принуждения, наказания и устрашения. Иногда это выглядит не очень красиво»

— Логично? Не придерёшься.

А теперь мы: «Мы очень хотим выжить, хотим сохранить своё «пространство», и очень НЕ хотим быть похожими на вас.». Не так стройно и логично, как у немцев, конечно… Но почему-то ближе и понятней! И на каком-то этапе эти логические игры заканчиваются, и тогда — ЛЮБОЙ ценой… Понимаете — любой! И что там жалеть о деревнях, городах, заводах, мостах — мелочи это! Мы миллионы жизней положили, чтобы спасти наш мир. И ваш, кстати, тоже. — Но, — говорят нам — Ведь это неправильно, это плохо — любой ценой… — Конечно, плохо! Ещё как плохо! Кто же спорит? Хуже некуда, нам ли этого не знать… А за города и деревни — сочтёмся… Отстроим заново, не переживайте вы так… Главное, чтобы вас, гадов, не было на нашей земле. Мы за ценой не постоим….Мы — можем…

Но, послушайте… Как же это всё-таки получилось? Как получилось, что сейчас всё опять сошлось на этой девочке? Как это случилось, что её опять меряют и судят? Да ведь она и так сделала больше, чем могла! Кто вы — шутники и судьи? Не терпится поучаствовать? Но ей уже ногти вырвали, уже повесили. Даже потом, если помните, штыками добили. Ей ещё и вот это всё нести? Вот всех этих маститых, именитых, престарелых, начитанных, этих свиней и псов, нарядных, самоуверенных, лысых, щекастых , лающих, повизгивающих — вот ей всё это тянуть? Бога-то побойтесь, как говорят у нас в России. Не вытянуть ей, верёвка не выдержит… Ох, Зоенька, милая…. заинька ты наша, диверсант наш любимый…. Прости ты нас!

Выдержит, конечно. Она же на другом уровне. Жизни, смерти — всего. Просто — в другом измерении. Она, может быть, этого даже и не слышит. Не до того ей.

А мы? Мы же должны помнить: Не давайте святыни псам! Вот просто — не давайте и всё. А мы опять начинаем спорить с ними, пытаться логически определить неопределяемое: а что есть святыня? Чем её мерять? А почему нельзя? И ничего не определим и не докажем. Видно, опять сошлись две разных цивилизации и она, Зоя, опять на самой линии фронта. И мы не можем объяснить, и они не могут понять.

Знаете, как в разговоре с европейцами — и нашими, и настоящими, у меня так было… Они же прямо начинают: — Если вы хотите быть европейской страной, вам надо…. — Нам не надо. Мы не хотим. — Вы не хотите быть европейской страной? — Не хотим. — Но почему? — Не знаю. Долго объяснять. Не хотим и всё тут. — Но почему? Смотрите как у нас всё хорошо, и как у вас всё плохо… — Даже если так, всё равно не хотим. — Но почему? — Ну, знаешь… Как тебе обьяснить… Да, ты хороший, умный, правильный, логично мыслящий, у тебя всё хорошо. Прекрасно одет, воспитан, знаешь какой вилкой где ковырять…. Но — не люблю я тебя! Понимаешь — не люблю!

Не понимает. Почему? Потому, что логика и любовь тоже в разных измерениях. И, знаете что? У меня такое предложение: давайте выкинем эту самую… логику! На хер! К бененой матери! Запутаемся мы с ней и… и вообще! Всегда у нас с этой логикой получается какая-то дрянь, пакость какая-то… Послушайте, у нас ведь в сердце есть много всего — дорогого, любимого…. Настоящего! Давайте сверяться вот с этим и именно от этого строить свой уровень жизни. Давайте чаще заглядывать туда и , прежде чем ввязываться в какие-либо споры, убедиться: мы точно — всё помним? Мы ничего не забыли?



Последние статьи